14 писем с фронта. Продолжение

28 января 2022 года

11.10.1941 (из ДКА, ППС 15, п/я 60 в Белозерск)

Дорогая Людмилка!
Писал тебя несколько писем, извини за редкость, но сама понимаешь - некогда. Я сейчас перешёл в разведку части, поэтому адрес новый и пиши письма по этому адресу. Знаю, что вести от тебя получу не скоро, но ничего с этим не поделаешь. Я все нахожусь недалеко от Ленинграда, в его пригородах, некоторое время был около общежития. Недалеко от этих близких, родных мест решается судьба города, идет жестокая драка. В Ленинграде ему не бывать, победа за нами. Ленинград стоит тёмный, притихший, но грозный в отпоре и темнота ночи озаряется вспышками орудий, разрывами снарядов и бомб иногда пожарами. Ночи, как назло, часто лунные, нет даже дождей и стоишь на посту и думаешь: «Только бы гулять, а не воевать в это время». Ничего, наше время ещё придёт, хотя я не думаю, чтобы это было скоро. Что ты делаешь, Милок? Работаешь, наверное, или учишься на каких-либо курсах.
Пока милая. Целую много-много раз. Марк.

30.10.1941 (из ДКА, ППС 15, п/я 60 в Белозерск)

Здравствуй, Милок! Как ты живешь? Я от тебя ничего не имею, но отношу это на трудности, связи, т. к. думаю, что какую-либо писульку ты мне написала. Со мной все в порядке, настроение бодрое, одет тепло, кормят хорошо. Скоро на лыжи! Я понимаю, что нелегко будет ещё, но об этом не думаешь, лишь бы скорей его побить, по-настоящему, мирно зажить. Я сейчас нахожусь в Отдельном Разведывательном Батальоне, ребята хорошие, хотя из Института никого нет. Я теперь знаю почти всё оружие, какое есть у нас на вооружении - пулеметы, миномет, автоматы всяких систем и т д. Думаю, что все ещё пригодится в войне против этого изверга и бандита. Погода стоит замечательная, выпал снежок, так что теперь обмываюсь по утрам снежком. После ночи в землянке — это исключительное удовольствие. Да ещё разомнешься.
Пока, Милок. С приветом Марк.

12.11.1941 (из ДКА, ППС 15, п/я 60 в Белозерск)

Здравствуй, дорогая Людмилка! На днях получил твои 2 письма и был ими чрезвычайно рад — ведь это были первые вести, который я получил от мирных жителей. До этого я ещё не получал ни от кого не единый вести – ни от родных, ни от товарищей. Где они, что с ними, ничего не знаю. Нет, Людок, этот год не побегаешь на лыжах во многих местах, в которых бегали раньше - они либо заняты бандитами, либо в них идут ожесточенные бои.
Очень рад, что ты благополучно доехала и устроилась дома, а то и я начал беспокоиться: почему нет ответа, всё ли в порядке? Ты пишешь, тебе не нравится специальность, но я думаю, что коли через год вся волынка закончится, то встретимся в Техноложке. А вряд ли война будет больше года. О себе - жив, здоров, бодр, тепло одет, сыт. Кругом снег, начинаем думать о лыжах, о тылах немцев. Я пулемётчик и разведчик, так что понимаешь, что нелегко. Как-нибудь напишу подробное письмо - ведь совсем нет времени. Пока. С приветом Марк.

20.11.1941 (без конверта и адресов)

Здравствуй, дорогая родная Людмилка! Как бы я хотел тебя сейчас видеть, говорить с тобой, побеседовать о чем угодно, просто потрепаться и хоть немного потанцевать и побузить! Но, увы… Мечты, мечты… Хотя мечтать сейчас и запрещено, но не сдержать себя иногда, особенно когда спать ложишься.
Дни заполнены напряженные учебой, просушкой своего обмундирования, ожиданием еды и постоянным похождением в боевой готовности. Часто хожу, как говорят, к черту на рога. Иногда подолгу не спишь и не снимаешь сапог, одежды. Впереди ещё много испытаний, боёв, интересных и опасных дел. Меня все тянет к более опасному, так как это исключительно ценные и интересные дела. Немцы уже чувствуют нас, да и на передовых наши части, как увидят, что идут наши, в белых халатах, бодрые, чистенькие (очень часто, так как стараемся мыться каждый день) и знают, что день будет горячий, немец будет злиться и класть минами и снарядами невесть куда, от их стрельбы у нас только в ушах шум, кругом летят осколки, земля, щепки, поражений же очень немного, так как по дурости на рожон не лезем. Когда надо, то так к земле прижмёшься, что не знаешь, какие силы тебя смогли бы оторвать. В этом нет ничего зазорного, не в этом храбрость, чтобы погибнуть от осколков. Милок! Я все же надеюсь получить обещанную тобой фотографическую карточку, ведь я не имею ни одной твоей фотокарточки. Посылаю тебе мою физиономию, которая красуется в подобном виде в Красноармейской книжке. Лучшего получить в наших условиях нельзя, и я с трудом выцарапал пару карточек - тебе и родным. Видишь, как я иногда расписываюсь, - даже сам удивляюсь.
Пока. Желаю всего наилучшего. Целую много-много раз. Марк.

22.12.1941 (без конверта и адресов)

Здравствуй, дорогая Людмилка! От тебя я имел несколько писем очень и очень давно, и с тех пор больше о тебе ни слуху, ни духу. Получаешь ли ты мои письма не знаю, но думаю, что многие не получила. Надеюсь, что ты мне пишешь, но я так же ничего не получаю, а теперь, в связи с изменением на фронтах все же думаю, что получу много-много писем. О своих товарищах и друзьях я ничего не знаю, так как потерял связь даже с Институтом – сколько ни пишу, ответа не получаю.
О себе скажу, что здорово устал, но, последние победы скидывают усталость наполовину. Приходится чуть ли не каждые сутки особенно, да и в основном, все ночи, выполнять ответственные задания командования. Они требуют больших расходов, много выдержки, большой траты нервов, физической силы, которые не восстанавливаются как следуют в связи с тяжелым положением города. Все надеемся, что это скоро кончится и расход энергии сравняется с приходом или будет и меньше, пока же наоборот. Но духом не падаю, все силы отдаю и, не хвастаясь, имею немало благодарностей от командования.
Смерть уже пять месяцев сторожит меня каждую минуту и иногда, довольно часто (это, пожалуй, мягко – всегда почти) смотришь ей прямо в лицо – и от этого она отступает назад. Страха никакого нет, такой азарт и желание драться, что только иногда мысли о семье, о близких, друзьях, но не о смерти. Если умираешь за дело, то не страшно.
На участке фронта, где нахожусь я немец уже отходит. Пока еще медленно, но, верно. Я тебе немного писал, как приходится действовать, снова писать не хочется, больше описывать я не умею. Встретимся, расскажу больше, вернее много, если не забуду. Многое то, что сейчас ценю, волнующе и кажется незабываемым, превращается назавтра в самое обычное и посредственное, уже выходящее из памяти.
Но одного я не забуду – разведку несколько дней тому назад, когда погиб один замечательный боец нашей группы. Он коммунист, был командир партизанского отряда, душевный человек, любящий свою семью и родину и с такой ненавистью и жаждой мести к захватчикам. Мне он был как отец и очень тяжело потерять такого человека. Он мне давал рекомендацию в партию, и я дал себе слово, что пока не отомщу за него как следует в партию не вступлю. Это будет расплата за него, и доказательством другим, заслуживаю ли я той чести, которую мне оказывал мой второй отец, секретарь нашего партбюро. Может быть я неправ в этом вопросе, но я еще сказал, что если угробят, когда будет отдано все борьбе за лучшее будущее человечества, то прошу считать коммунистом.
Видишь, Людок, я сегодня расписался – сижу на дежурстве и даже при электрическом свете. Пока, милая девушка, хоть немного вспоминающая озорного и буйного Марка. Целую. Марк.